«ПОБЕДА НАД СОЛНЦЕМ» ДОЛЖНА БЫЛА

КОНЧИТЬСЯ КАТАСТРОФОИ.

 

Интервью с Борисом Орловым.

 

Каким образом Вы пришли к идее совмещения самолетов и супрематической символики?

 

 Я всегда нахожусь в потоке каких-то идей, по отношению к которым выступаю как контролер: некоторые отбрасываю сразу, если они не входят, как сейчас говорят, в мой дискурс. В этом есть определенная жестокость, но тут уж ничего не поделаешь. Затем идет вторая проверка — по интерпретационной емкости идеи. И если в основе образа лежат какие-то простые, «лобовые» эффекты, и нет перспективы для сложных интерпретаций, то я от нее все равно отказываюсь. Как всегда, и в данном случае, стечения обстоятельств были случайными: мне попался в руки альбом с фотографиями самолетов. Но нанизалось это на две мои основные концептуальные линии, с которыми я уже давно работаю. Во-первых, Малевич. Несколько лет назад я сделал работу под названием «Следы первой любви». Это автопортрет с татуировками: на груди работа Джаспера Джонса, а на спине — Казимира Малевича. Оба художника в свое время оказали на меня колоссальное влияние, и, если рассматривать мое творчество в целом, в разные периоды можно отчетливо видеть следы влияния то одного, то другого художника. Сегодня я, когда работаю, о Малевиче не думаю, но он, как первая любовь, присутствует на «моей коже». Во-вторых, о самолетах. Помнится, Кабаков говорил, что всю жизнь создает сортир, так как в детстве ему довелось жить какое-то время в помещении туалета. Так вот и у меня все детство было связано с самолетами. Я родился в Химках, где мой отец работал на авиационном заводе. Летом мы выезжали на авиационные парады в Тушино, в небе были разбросаны парашютисты и летели самолеты, на первом из которых была надпись «Василий Сталин». Помню также все городские демонстрации — они тоже украшались авиационной техникой. И друзья моего отца были летчики. Поэтому когда я листаю книги, связанные с авиацией, у меня дух захватывает - я, как семилетний мальчик, с восторгом рассматриваю моторы, шасси, крылья -  просто с инфантильной радостью. И вот как-то раз я листал такой альбом с самолетами эпохи моего детства, и мне захотелось что-то с ними сделать. Манипулируя с этими картинками, переснимая, дорисовывая, я однажды перевел их в негатив: белый самолет на черном фоне. Он показался мне «Летучим Голландцем», привидением, обрушившемся сверху.

 

Фантомный характер не лишает Ваших объектов какой-то немыслимой стремительности и силы. Кажется, что они вполне могут выйти из рамок изображенияи оказаться где-то тут, рядом.

 Одномерное пространство меня всегда раздражало, я хотел дать ему еще какое-то измерение: если пространство развивается в глубину, я стараюсь противопоставить ему какое-то плоскостное решение. И вот когда я увидел этого «Летучего Голландца», я подумал, что он с чем-то там, в воздухе, должен столкнуться, должна быть в этом какая-то драматургия. Я бросил на фотографию обрезок красной бумаги, которых так много у меня в мастерской, и сразу возникла какая-то немыслимая глубина - тот самый интерпретационный конфликт. Мелькнула мысль: это супрематический знак сталкивается с фантомным самолетом. На борту самолета тоже ведь супрематические знаки на крыле, которые в этом пространстве разделяются на реальный предмет - маркировка самолета - и на метафизические знаки. Последние скользят в плоскости черного, в то время как реальные эмблемы самолета рвутся во все стороны: по диагонали, в глубину...

Я завелся, стал этим манипулировать — художник в какой-то момент становится как ударенный, просто не может остановиться. И вот в процессе этой чисто пластической работы пошли попутные соображения. И тут уже пришли в голову «Победа над солнцем», лозунг уже не супрематистов, а всех авангардистов, безумные претензии начала века.

 

То есть пластические эксперименты привели Вас, в конце концов, к анализу идеологического содержания авангардного искусства. И, кажется, Вы довольно скептически оцениваете их пафос миросозидания.

 Но ведь как любая безумная идея, «Победа над солнцем» должна была кончиться катастрофой. Ведь не может быть победы над солнцем, она не выдерживает проверки, и должна лопнуть где-то по дороге. Паперный это очень хорошо показывает в «Культуре два». Это было проклятием русской культуры ХХ века — любой экстремизм порождает другой экстремизм, сила действия равна силе противодействия. И поскольку именно авангардизм заявил о желании «сбросить Пушкина с парохода современности», он породил ответную реакцию, произошел конфликт, а Сталин лишь подхватил, пришел на помощь этой «культуре-два», которая поднялась навстречу авангарду. И художники стали гробить друг друга именем Сталина. Пережитки этого мы видим до сих пор - например, в ситуации, которая сложилась внутри Третьяковской галереи, и когда эта война утихнет, непонятно. Опять выстраивается вертикаль, правда, пока не в области культуры.

 

Как Вы полагаете, интеллигенция несет ответственность за культурный террор, перманентный для отечественной истории?

Я абсолютно убежден, что интеллигенция отвественна за те идеи, которые она проводит в жизнь. И чем сильнее, настойчивее и тотальнее эти идеи проводятся в жизнь, тем сильнее противодействие. Замахнувшись на небеса, художники тем самым позволили это сделать и другим силам, и космическое пространство открылось для демонов. Ведь самолеты - это не просто техника, для меня это некоторая сатанинская метафизика, вот откуда такая призрачность их образа. Они в данном случае одной природы с супрематической графикой, и то и другое для меня - лишь проявление метафизических, не-человеческих амбиций. Не-человеческих, так как направлены они в ту область, которая лежит за пределами человеческой юрисдикции. Должна же быть какая-то деликатность у художника, чтобы не пытаться объять необъятное! «Победа над солнцем» - как раз из области таких амбиций, совершенно безумная вещь. Сама претензия победить во что бы то не стало - для меня это просто ужасно. Потому, наверное, слово «Победа» преследует все мое творчество. На всех моих старых вешах - например, 1980-х годов - было написано «радость побед», «победный» и тому подобное. Проявление победоносной шизофрении, в которой мы все тогда жили. Не помню, кажется, у Рама Кришны говорится: «Блажен не одолевший тысячу врагов, а единожды победивший себя». Эти победы самые ценные - те, которые осуществляются внутри нас.

 

Многие из нынешнего поколения художников считают себя Вашими учениками - например, Кулик или тандем Виноградов-Дубосарский. Что бы Вы исходя из Ваших сегодняшних воззрений на искусство им могли посоветовать?

Наверное, меньше внимания уделять чистой деструкции. Творчество должно нести в себе и позитивное строительство. Разрушительные акты меня всегда пугали.

 

Март 2002.